отказалось их заказывать – полагая, что “Востоки” не имеют военного значения. Разумеется, если бы генералы ВВС в детстве смотрели “Звездные войны”, то идея создать не просто пару кораблей, а космический боевой флот попала бы на более благодатную почву; однако ничего подобного, к сожалению, советская кинокультура не создала.

Так или иначе, болезненнее всего эти трения между летчиками из ВВС и бухгалтерами из Министерства обороны – космос был дорогим удовольствием, предполагающим оплату счетов не только за ракету и скафандр, но и за содержание космодрома, станций слежения, службы поиска (девять тысяч человек; проектная стоимость – 25–30 миллионов рублей [9]), – отражались как раз на самих космонавтах.

Теоретически, никто бы не упрекнул Гагарина, если бы декларируя свою готовность в любой момент выполнить новое задание родины, он на самом деле не стал бы стремиться ко второму полету. Вот Титов: героически слетал – однако, формально оставаясь в отряде космонавтов до 1970 года, одновременно прошел курс обучения на летчика-испытателя, написал диплом по орбитальному самолету “Спираль” и, продолжая шагать в ногу, в какой-то момент сначала маршировал на месте, а потом – в том же ритме – направился в другую сторону. Вот Терешкова: тоже официально всегда была на низком старте (анекдотически: из ее последнего заявления, сделанного в 2007 году, следует, что она в любой момент готова лететь на Марс, хотя бы в одну сторону [3] – о чем многие вспомнили в начале 2020-го), но на самом деле посвятила себя общественной работе, то есть, по сути, стала живым сувениром.

Гагарин, взаправду одержимый Циолковским и Туманностью Андромеды, идеями “звездоплавания” и межпланетных путешествий, вешать перчатки на крюк не собирался. Он продолжил выстраивать свою карьеру внутри иерархической структуры ВВС, причем именно по космической линии.

По сути, после апреля 1961-го перед Гагариным открывались две возможности космической карьеры. Первая – непосредственно космонавтская, очень эффектная, но в действительности крайне малоперспективная: слишком длинная очередь на следующий полет. Вторая – административная/организационная. Он не отказался от первой, но занялся и второй; космическая карьера Гагарина была лишь отчасти “боевой” и в гораздо большей степени – бюрократической.

В любом случае даже в качестве “Колумба Вселенной” Гагарин остался служащим в определенной воинской части офицером, от которого требовалось соблюдать соответствующие предписания, вплоть до обязанности одеваться должным образом.

Гагарин был офицером Советской армии – и кадровым, и по типу сознания. Разумеется, при всей своей декларированной в “Дороге в космос” любви к уставу Гагарин понимал, что он и его товарищи занимают исключительное положение – и, де-юре соглашаясь соблюдать армейские формальности, де-факто желал привилегий и прежде всего – минимизации контроля. Армейское начальство меж тем совершенно не собиралось отпускать вожжи и предоставлять космонавтов самим себе. Существовала должность начальника Центра подготовки космонавтов – то есть, по сути, всего Звездного городка; на нее назначался генерал, которому велено было держать всех этих рок-звезд своего времени в ежовых рукавицах. Возникало поле для конфликта. Первым начальником ЦПК был Евгений Анатольевич Карпов – тот самый человек, который, по сути, отбирал летчиков для первого отряда и был “лицом, принимающим решения” еще даже до Каманина[69].

Карпов был скорее либерал и не слишком затягивал вожжи; космонавты при нем подраспустились. Затем Каманин – с 1960-го дирижировавший всем, что касалось людей из ВВС, – назначил начальником ЦПК генерал-лейтенанта М. Одинцова – и вот с этого момента (1963 год) жизнь космонавтов превратилась в ад. Одинцов был командиром, который не желал признавать, что космонавты чем-то отличаются от обычных офицеров, выступал за соблюдение распорядка дня, требовал исполнения “Положения о космонавтах”, в том числе – нарядов, раз в два месяца, и отмены всех их стихийно образовавшихся привилегий. “Одинцов запретил членам отряда после занятий уезжать домой, на Чкаловскую. Генерал рекомендовал им и – более того – требовал оставаться в Звездном городке, заниматься самоподготовкой, ужинать там и только потом уезжать домой.

Конечно, это вызвало волну недовольства. По правде говоря, такое нововведение и не могло понравиться – у всех ведь были семьи, дети. А Одинцов считал, что делает лучше для них, для соблюдения режима” [2]. Именно Одинцову, кстати, принадлежит копирайт на формулировки “кушают, как верблюды” и “не пишут, а подписывают”.

Космонавты, однако, были прекрасно осведомлены о своих возможностях – и моментально взбунтовались против генерала-сатрапа. “Гагарин и Беляев подготовили и провели 21 февраля партийное собрание отряда космонавтов с докладом Гагарина «Роль коммунистов в соблюдении режима труда и отдыха космонавтов»” [9]. Разбираться с “бунтом” космонавтов пришлось Каманину, который быстро уловил, что “главный заводила всей этой кутерьмы – Гагарин. Его обидело официальное отношение к нему Одинцова: если Карпов всегда советовался с Гагариным и часто уступал ему даже в принципиальных вопросах, то Одинцов решил держать в отношении с ним официальный тон. Гагарин утверждает, что ему трудно командовать отрядом (нет возможности установить постоянный контроль), и просит дать ему адъютанта отряда” [9].

Одинцов продержался всего несколько месяцев; после него – надолго – начальником ЦПК стал генерал Николай Федорович Кузнецов. “С легкой руки Гагарина, космонавты прозвали его «нашей теткой»” [9], – не без удовольствия отмечает Каманин, понимающий, что термин “дядька”, скорее всего, зарезервирован за ним. Кузнецов, несомненно, осознавал, что должность эта естественным образом подходит самому Гагарину – который, да, был слишком молод, однако этот недостаток с избытком компенсировался его статусом и возможностями. Кузнецова раздражало, что Гагарин, полковник, со дня на день ожидавший представления к генеральскому званию, все время наступает ему на пятки – и, разумеется, поселится в его кабинете сразу же после того, как окончит Академию Жуковского.

Гагарину приходилось тратить чрезвычайно много энергии и нервов на борьбу за свои права и привилегии. Возможно, сам он и остался бы “просто космонавтом”, но его авторитет требовалось капитализировать, и товарищи выталкивают его в первые ряды, а начальство расчищает пространство для административной карьеры. Еще в мае 1961 года Гагарину вручают капитанскую повязку – назначают командиром первого отряда космонавтов, а в ноябре 1963-го Каманин предлагает Гагарину самому занять должность заместителя ЦПК – что уже больше напоминает, если продолжить спортивную аналогию, должность даже не главного тренера (это все-таки Каманин), а замдиректора футбольного клуба. “Ему крайне необходимо приобретать опыт руководителя: должность командира отряда космонавтов он освоил (в этой должности он уже более двух лет), а назначение заместителем начальника Центра даст ему возможность полнее подготовить себя к будущей роли начальника ЦПК” [9].

Перед каждым пилотируемым пуском Гагарин прилетает на космодром и провожает в полет своих товарищей. Он ведет связь после выхода кораблей на орбиту (любопытно, что позывной “Кедр” сохранился за ним и на Земле [4]). Черток рассказывает, что Гагарин очень профессионально вел переговоры с теми, кто летит (“Мне нравились его спокойствие и умение находить нужные слова в довольно нудных, но обязательных переговорах, когда